Глава 26: Ненависть

Тот кто слишком долго воюет против драконов, сам становится драконом; если вы слишком долго вглядываетесь в пропасть, то пропасть начинает вглядываться в вас.

-Ницше.

Очеловечивание противника может стать серьезным испытанием для людей, которые по прежнему живут в Истории Ненависти. Они могут интерпретировать новый взгляд на вещи как мягкий или предательсткий. «Как вы можете простить этих людей?»

Мой друг, ветеран войны преданный движению мира, рассказал мне о своем друге, который работал в качестве персонального шефа Дика Чейни, человека в котором миллионы либералом признают ужасного, бездушного, лживого, безприниципного разжигателя войны. Мой друг, ожидая подтверждения общего мнения, спросил, как было работать на Чейни. «Замечательно,» ответил тот. «О характере человека можно судить по тому как он относится к своим подчиненным, а он всегда относился ко мне с теплом, достоинством и уважением, не смотря на то, что я был обычный повар.»

Я не пытаюсь оправдать политические взгляды или поведение Дика Чейни. Я имею ввиду, что совершенно приличный человек, имеющий те же мотивации и страхи как и любой другой человек, может сотворить ужасные вещи в одном контексте и заслуживающие похвалы в другом.

Приписывание плохого поведения личному злу приводит к неправильной оценке людей. Получается необходимо считать, что по причине дружелюбия и ума Чейни или директора корпорации, их взгляды на жизнь также не могут быть плохими. Это приводит к феномену «Кольцевой энвайрементолизм», описывающий людей, которые работают так долго и плотно с единомышленниками в бизнесе и правительстве, что они впитывают в себя их видение мира и что еще коварнее, их консенсус о том, что является практичным, возможным, легетимным. Очень сложно остаться преданным тому чему мы служим, и при этом не чернить тех людей, которые этому не служат.

Было бы так замечательно если бы проблема заключалась в жадности и лукавстве ужасных индивидуумов, которые стоят у власти. Решение было бы очень простым – просто убрать этих людей из власти и изгнать зло с Земли. Но это означает еще больше войны против зла, которая была с нами со времен первой аграрной революции, когда была придумана концепция зла. Больше того же самого принесет еще больше того же самого. Пришло время для более глубокой революции.

Активист Мари Гудвин говорит, «Избавив мир от «плохого» мы решили бы все мировые проблемы, которые нас накрывают с головой, задание, которое мы можем выполнить при современном парадигме. Поэтому мы изо всех сил ее защищаем. Я думаю люди ошеломлены постоянной бомбардировкой плохих новостей и сообщений с мест стихийных бедствий, все их которых (как нам говорят) можно победить силой, борьбой добра со злом.»

Это обнадеживает, потому что приравнивает многие проблемы к одной проблеме и придает смысл миру, не ставя под угрозу нашу глубинную мифологию.

Таким образом отказываясь ненавидеть мы совершаем своего рода предательство. Мы предаем ненависть; мы предаем Историю Мира, которая натравливает добро на зло. Делая это, нас начинают презирать и на нас начинают злиться бывшие соратники, которые высмеивают нас, называя мягкотелыми и наивными из-за того, что мы не относимся к оппонентам, как к заклятым врагам.

Я помню как читал колонку великолепного и нетактичного «левака» Александра Кокберна, где он вспоминает свое образование политического журналиста. Редактор спросил его: «Твоя ненависть чиста?» вопрос, который Кокберн будет задавать многим своим стажерам. Мир Кокберна был наполнен ханжами и врунами, продажностью и жадностью, наглыми лжецами и сознательно жестокими лидерами, подхалимами и зазывалами. Признаюсь я испытывал восторг от остроумия и яда, с которыми он справлялся со своими оппонентами, но также понимал психологическое давление – отделенный от улик или причинно-следственности, которые он представлял – согласиться с его видением мира, или же рискнуть оказаться в числе обманутых и апологетов, коих он так неистово крыл.

С равным рвением, хотя и с меньшей утонченностью, пандиты на правой стороне политического спектра делают тоже самое, что и Александр Кокберн. Под жижей мнений преобладает таже самая форма мышления. Не смотря на то, что мы признаем, что подобные атаки бесчестны или нерелевантны, мы беспомощны остановить их в самих себе из-за диспозитизма, который пронизывает нас. Такая-то и такая-то не согласна со мной потому что она плохой человек. Слово «плохой» мы можем заменить различными прилагательными, но за всем ощущается осуждение. Я перестал читать комментарии к моим статьям из-за личных выпадов, которые там преобладают. Комментаторы обвиняют меня в разных интеллектуальных и моральных недочетах. Я наивен. Я нарциссист-хиппи, не имеющий никакого реального жизненного опыта. Я еще один надменный белый мужик, вещяющий со сцены. Я не заметил тривиальный логический изьян в моей аргументации. Я должен найти настоящую работу. С другой стороны, те, кто меня поддерживает проецируют на меня различные качества святых, которыми я разумеется не обладаю, по-крайней мере не больше, чем другие люди.

Это славное ощущение. Проблема заключается в том, что когда ты на пьедестале, есть только одно место куда ты должен попасть. Малейший проступок на моей странице в Фейсбуке провоцирует яростную критику. Я опубликовал фотографию моего сына-подростка на выпускном вечере с его девушкой и меня обвинили в объективизации женщин (потому что я назвал ее «девушка на выпускной вечер».) Я публикую фотографию моего новорожденного сына спящего на коленях в то время как я печатаю на компьютере и меня критикуют за то, что на него попадает электромагнитное излучение и жалеют его. Я не пытаюсь защитить себя от критики, в ней есть доля истины. Важно вот что – критики иногда говорят: «Я должен поставить под вопрос твой месседж» или «Я больше не могу по чистой совести поддерживать твою работу». Это тревожит меня: я не желаю, чтобы мои предложения в «Священной экономики» нижделись на моей личной моральной чистоте. Если же вы читаете эту книгу, потому что вы считаете, что я своего рода святой, вам лучше отложить ее прямо сейчас, потому как вы однажды узнаете на Фейсбуке, что я не лучше чем кто-либо другой, почувствуете преданным и посчитаете мой посыл бредом сумасшедшего. Я надеюсь, что вы оцените эти идеи по их заслугам, а не по моим личным.

Переход на личности пытается дискредитировать сообщение путем дискредитации сообщающего – тактика, проистекающая от диспозитивного видения, гласящего, что люди говорят плохие вещи потому что они плохие люди. Ситуатист знает, необходимо продолжать раскрывать правду об истории и устройстве мира, но если мы хотим, чтобы их услышали, мы не должны заворачивать их раскрытие в обычное покрывало обвинений. Логика контроля говорит нам, что пристыжая виновных мы можем поменять их, но на самом деле мы их еще глубже загоняем в их историю. Когда меня атакуют, я ищу соратников, которые защитят меня. «Нет, это инвайроменталисты должны стыдиться, а не ты!» Так и дальше продолжается карусель взаимных обвинений.

Когда мы используем реторику типа: «Во всем виноваты жирные коты-банкиры, которых не заботит страдания обычного человека или деградация окружающей среды,» наше заявление звучит смехотворно для самих банкиров, которых как и большинство людей на планете на самом деле заботят люди и планета. Если мы хотим достучаться до них, мы должны перестать обвинять их в личном зле, одновременно будучи безкомпромисными в описании динамики проблемы. У меня нет формулы как это сделать. Правильные слова и стратегии приходят в голову естественным путем от сострадания: что будь я банкиром я бы делал в точности тоже самое. Другими словами, сострадальческие и эффективные слова проистекают от глубинного понимания нашей общей человечености. И это возможно на столько на сколько мы применили этот принцип к самим себе. В самом деле, чтобы быть эффективным активистом необходимо стать им внутри себя.

Когда мы сами попадаем в историю отличную от вины и ненависти, мы обретаем способность повести за собой других. Наши мирные сердца меняют ситуацию, срывая историю, в которой ненависть приходит естественным путем и предлагая жизненный опыт, который подразумевает существование новой истории.

Постойте. Может быть я говорю вам это из-за своей наивности. Возможно мое мягкое, изнежанное воспитание ослепило меня к реальности зла и необходимости воевать его силой. Я действительно не испытал самого худшего, что люди могут делать друг другу. Но разрешите предложить вашему вниманию историю южно-корейского фермера-активиста Хванг Дае-Квона. Хванг был воинствующим протестантом против империализма в 1980е, опасное занятие во время военного положения. В 1985 году он был пойман и его пытали 60 дней пока он не признался, что шпионил в пользу Северной Кореи. Потом его поместили в тюрьму, где он провел 13 лет в одиночной камере. В это время, как он сказал, его единственными друзьями были мухи, мыши, тараканы и вши, с которыми он делил камеру, вместе с сорняками, которые он встречал во дворе тюрьмы. Этот жизненный опыт сделал из него эколога и практика ненасилия. Как он мне сказал он понял, что все насилие которое он испытал было отражением насилия в нем самом.

Главный принцип его активизма это сохранение мирного сердца. На последней демонстрации в которой он принимал участие ряд полицейских в защитном снаряжении двигался в сторону демонстрантов. Хванг подошел к одному из полицейских, улыбнулся и обнял его. Полицейский так и застыл – Хванг сказал, что увидел ужас в его глазах. Миролюбие Хванга не позволило ему применить насилие. Для того, чтобы это «работало» миролюбие должно быть естественным и глубоким. Улыбка должны быть настоящей. Любовь должна быть настоящей. Если присутствует желание манипулировать, уличать другого в чем то, показывать брутальность другого человека на контрасте со своей ненасильственностью, тогда сила улыбки и объятия будет слабее.

Ссылки:

23. Я слышал как Хванг рассказывал о своем жизненном опыте на конференции и в личных беседах. Он также написал мемуар о своем заключении в тюрьме под названием «Сорняковое письмо», который стал бестселлером в Корее.